Открытие Памятной Доски Б.Л.Пастернаку
9 сентября в р.п. Романовка состоялось торжественное открытие Памятной доски Пастернаку Борису Леонидовичу, который посвятил Романовке цикл из трёх стихотворений в книге «Сестра моя — жизнь».
Борис Пастернак - русский писатель, поэт, переводчик - один из крупнейших поэтов XX века.
Именно у нас в Романовке он создаёт основную часть книги «Сестра моя — жизнь».
Эта третья книга стихов Пастернака, но первая принесшая ему бесспорное признание. Именно она выдвинула его в первый ряд современных поэтов.
Присутствующих, со знаменательным событием поздравил глава Романовского муниципального района Швецов Н.В. Он выразил слова благодарности председателю Общественного Совета Лештаевой Н.И. за большой вклад в воспитание подрастающего поколения, развитие культуры. Лештаева Н.И. выступила с напутственными словами к учащимся, пожелала им читать много книг, изучать историю родного края и любить свою Родину. Также она выразила слова благодарности первому заместителю главы администрации Шепиловой Н.П. и главе КФХ Шепилову А.И. за оказание спонсорской помощи в установке Памятной доски.
История возникновения книги, как говорил Пастернак: «Когда я заканчивал "Поверх барьеров", девушка, в которую я был влюблен, попросила меня подарить ей эту книгу. Я чувствовал, что это нельзя — я увлекался в то время кубизмом, а она была сырая, неиспорченная, — и я тогда поверх этой книги стал писать для неё другую — так родилась "Сестра моя — жизнь", она так и не узнала об этой подмене».
Девушка, о которой он говорит, - Елена Александровна Виноград. В обложке «Поверх барьеров» рукопись большинства стихотворений, составивших впоследствии книгу, была подарена Елене в июне 1917 г., перед её отъездом из Москвы в Саратовскую губернию.
Именно к ней он и приезжал летом 1917 г. в Романовку. Здесь он пробыл четыре дня, - «из четырех громадных летних дней сложило сердце эту память правде». Здесь он посвятил Романовке 3 стихотворения:
Степь
Как были те выходы в тишь хороши!
Безбрежная степь, как марина.
Вздыхает ковыль, шуршат мураши,
И плавает плач комариный.
Стога с облаками построились в цепь
И гаснут, вулкан на вулкане.
Примолкла и взмокла безбрежная степь,
Колеблет, относит, толкает.
Туман отовсюду нас морем обстиг,
В волчцах волочась за чулками,
И чудно нам степью, как морем, брести
Колеблет, относит, толкает.
Не стог ли в тумане? Кто поймет?
Не наш ли омет? Доходим. – Он.
– Нашли! Он самый и есть. – Омет,
Туман и степь с четырех сторон.
И Млечный Путь стороной ведет
На Керчь, как шлях, скотом пропылен.
Зайти за хаты, и дух займет:
Открыт, открыт с четырех сторон.
Туман снотворен, ковыль, как мед,
Ковыль всем Млечным Путем рассорён.
Туман разойдется, и ночь обоймет
Омет и степь с четырех сторон.
Тенистая полночь стоит у пути,
На шлях навалилась звездами,
И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья.
Когда еще звезды так низко росли,
И полночь в бурьян окунало,
Пылал и пугался намокший муслин,
Льнул, жался и жаждал финала?
Пусть степь нас рассудит и ночь разрешит,
Когда, когда не: – В Начале
Плыл Плач Комариный, Ползли Мураши,
Волчцы по Чулкам Торчали?
Закрой их, любимая! Запорошит!
Вся степь как до грехопаденья:
Вся – миром объята, вся – как парашют,
Вся – дыбящееся виденье!
Душная ночь
Накрапывало, – но не гнулись
И травы в грозовом мешке.
Лишь пыль глотала дождь в пилюлях,
Железо в тихом порошке.
Селенье не ждало целенья,
Был мак, как обморок глубок,
И рожь горела в воспаленьи,
И в лихорадке бредил Бог.
В осиротелой и бессонной,
Сырой, всемирной широте
С постов спасались бегством стоны,
Но вихрь, зарывшись, коротел.
За ними в бегстве слепли следом
Косые капли. У плетня
Меж мокрых веток с ветром бледным
Шел спор. Я замер. Про меня!
Я чувствовал, он будет вечен,
Ужасный, говорящий сад.
Еще я с улицы за речью
Кустов и ставней – не замечен;
Заметят – некуда назад:
Навек, навек заговорят.
Еще более душный рассвет
Все утро голубь ворковал
У вас в окне.
На желобах,
Как рукава сырых рубах,
Мертвели ветки.
Накрапывало. Налегке
Шли пыльным рынком тучи,
Тоску на рыночном лотке,
Боюсь, мою
Баюча.
Я умолял их перестать.
Казалось, – перестанут.
Рассвет был сер, как спор в кустах,
Как говор арестантов.
Я умолял приблизить час,
Когда за окнами у вас
Нагорным ледником
Бушует умывальный таз
И песни колотой куски,
Жар наспанной щеки и лоб
В стекло горячее, как лед,
На подзеркальник льет.
Но высь за говором под стяг
Идущих туч
Не слышала мольбы
В запорошенной тишине,
Намокшей, как шинель,
Как пыльный отзвук молотьбы,
Как громкий спор в кустах.
Я их просил —
Не мучьте!
Не спится.
Но – моросило, и топчась
Шли пыльным рынком тучи,
Как рекруты, за хутор, поутру.
Брели не час, не век,
Как пленные австрийцы,
Как тихий хрип,
Как хрип:
«Испить,
Сестрица».
